» Иих, ильдан китабез! Туган жирны ташлыйбыз!»(«Эх,с родины уезжаем! Родную землю покидаем!»)…

Эти слова слышались всюду в мартовские дни 1952 года на перроне железнодорожной станции Кукмор. Слезы, долгие объятья, грустные переливы гармони, печальные лица и глаза сотен людей. Гудок паровоза прозвучал как протяжная лебединая песня стаи, покидающей Родину. Но птицы улетают и возвращаются, а многим семьям из Татарии уже никогда не суждено было вернуться к до боли родным рощицам и проселкам, рекам и косогорам, родичам, остающимся на земле предков…​

​Таких, как моя бабушка по матери Тимофеева Анна Даниловна, называли кряшен. Это татары, исповедующие православную веру.​

Родилась бабушка в январе 1909 года в деревне Зюри Мамадышского района Татарии. Рано осталась сиротой, воспитывалась в семье дяди, батрачила у зажиточного односельчанина. Вышла замуж за кряшена из деревни Уткино Таканышского (ныне-Мамадышского) района Никифорова Семена, который был старше ее на десять лет. 18 декабря 1932 года у них родилась дочь Анастасия — моя мама.​ В 1936 году и 1940 годах появились еще две дочери – Александра и Мария.​

Семья была со средним достатком, Мои дед и бабушка работали в колхозе, имели в личном хозяйстве корову, коз, овец, домашнюю птицу, огород.​

Деревню Уткино, в основном, населяли кряшены. Не зная русского языка, они, тем не менее, давали новорожденным русские имена, которые произносились​ на татарский лад («Начтый», «Санкый», «Маржый»). Детей крестили в православной церкви, отмечали православные праздники, соблюдали пост. Росшая и воспитанная школой в условиях воинствующего атеизма 30-х годов, моя крещенная мама не стала набожным человеком.​ Хотя и всегда накрывает праздничный стол на Пасху, Троицу, Рождество, Крещение. Но ни разу не видел, чтобы она крестилась, читала молитвы, у нас в доме никогда не было икон. Впрочем, и бабушка Анна Даниловна, так и не научившаяся до конца жизни свободно изъясняться по-русски, икон не имела, а из молитв каждый вечер на сон грядущий произносила: «Асла бысла!», что, должно быть, означало: «Господи благослови!». В сундуке у нее хранилась иконка-складень с изображением Иисуса Христа, Богоматери, Николая Чудотворца, однако, эта реликвия никогда из бабулиных тайников на свет Божий не извлекалась. И вообще, о религии и Боге Анна Даниловна всегда говорила сдержанно, даже как бы украдкой. Видимо, в душе навечно поселился страх под впечатлением яростных гонений на веру во времена разрушения храмов и репрессий против священников.​

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ В июле 1941 года сорокадвухлетнего Семена Никифорова призвали в Красную Армию. По свидетельству бабушки и матери, дед мой в составе запасной стрелковой дивизии находился в учебном лагере на станции Суслонгер.​ Месяца через четыре после призыва, глубокой осенью, он вернулся домой с простуженными легкими. Рассказывал, что в лагере мобилизованные красноармейцы строили укрепления, вытаскивая бревна из ледяной воды. Многие заболели и попали в лазарет, Мой дед получил, видимо, двустороннюю пневмонию, так как, по выражению бабушки, «убкасында быз булган» («в легких был лёд»). Его то ли комиссовали, то ли отпустили из госпиталя на поправку (читай, умирать) в родные места. После возвращения домой Семен Никифоров прожил чуть больше месяца и скончался в жару и бреду от воспаления легких. Чувствуя близкую кончину, постоянно сетовал: «Трудно тебе, Анна, придется с тремя детьми, ох, трудно!»​

Моя бабушка часто вспоминала своего «Симуна» и военное лихолетье и тоже порой сетовала, что он умер не в госпитале, а дома, а поэтому она не считалась женой фронтовика и никаких послаблений и льгот не имела. Например, не была освобождена от налогов. За неуплату налогов с ее двора судебные исполнители под сочувствующие взгляды односельчан увели корову и козу. Как плакали, кричали бабушка с дочерьми! ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​

​ Как вдова «не фронтовика», а значит, ущемленная в правах, предусмотренных для семей красноармейцев, Анна Даниловна Тимофеева сумела прокормить, не дала умереть трем дочерям. ​ Через какие испытания пришлось пройти этой мужественной женщине — кряшен в суровые времена всенародного бедствия- тема для отдельного рассказа. ​ Но и после долгожданной Победы над фашистами государство не перестало досаждать налогами, как теперь принято называть, мать — одиночку и полу- сирот, старшей из которой (моей маме) было в ту пору было тринадцать лет.​ Она, вместо того, чтобы учиться, к чему имела большую тягу, помогала матери поднимать младших сестер. ​ ​ ​

Мама работала в колхозе на за трудодни, заготавливала на зиму дрова, пасла чужих овец и гусей. Став постарше, в шестнадцать лет (!) уехала на сезонную работу в леспромхоз.​

Именно бремя этих налогов, насколько я понимаю, а также тяжелая послевоенная жизнь в татарской глубинке и заставили в начале пятидесятых годов Анну Даниловну Тимофееву принять решение покинуть родину и отправиться в поисках лучшей доли в далекую чужую Сибирь в загадочную Бурят-Монголию. Уж больно привлекательными были плакаты с фотографиями о зажиточной жизни в тамошних краях, да и сладкоречивые вербовщики взахлеб расхваливали свои «пенаты», между прочим, особо подчеркивая, что переселенцев освободят от всех видов налогообложения….​ ​ ​ ​ ​ ​ ​

В те времена переселение татар в Бурят-Монгольскую АССР было частью государственной политики. Учитывая трудолюбие и ответственность татар, был разработан план по вербовке и переселению татар в Бурятию. В год приезжали по 400–600 семей.

​Вот так шестьдесят один год назад моя бабушка – кряшен Анна Тимофеева и ее дочери Анастасия, Александра и Мария Никифоровы, прямо скажем, не от хорошей жизни, стали участниками Всесоюзной программы по переселению, которая выполнялась целенаправленно, решительно и настойчиво. Не знаю, насколько я прав, но мне представляется, что перемещение значительных людских ресурсов из густонаселенных регионов страны в малоосвоенные преследовало и цель дать людям выжить в условиях послевоенной разрухи, равномерно распределив на душу населения производство и потребление внутреннего валового продукта…

​Однако вернемся к истории семьи моей бабушки. По представлению вдовы отправленного домой умирать красноармейца запасного полка с тремя дочерями завербоваться и стать переселенцем в далекую Бурят-Монголию означало по-житейски простое: избавиться, наконец, от выпавших с лихвой на ее долю нечеловеческих страданий, мучений и несправедливости со стороны государства…

Бабушка всегда вспоминала, что уезжали с родины в неведомую даль с тяжелым сердцем. Родственники отговаривали: оставайтесь, мол, жизнь все равно скоро наладится, Алла бирсэ (БОГ даст), и налоги отменят. Но нехитрые пожитки были упакованы, на прощанье напутственные слова сказаны, слезы пролиты, и в марте 1952 года грузовой поезд из тогдашнего Таканышского района Татарской АССР взял направление на восток.

​Десять суток ехали в теплушках новоселы из прикамских просторов и мамадышских лесных равнин в пока незнакомую для них автономную республику за Байкалом. В столице Бурят-Монголии Улан-Удэ переселенцев стали распределять, если можно так сказать, на постоянное место жительства по районам (тогда они назывались аймаками). Мои будущие бабушка, мама и тети продолжили по железной дороге путь до государственной границы с Монголией. На пограничной станции Наушки, входящей в состав Кяхтинского района Бурятии, их и еще несколько семей встретили представители бурятского улуса (села) Большой Луг и на полуторках отвезли в свой колхоз.

​Мама рассказывает, что многого из изображенного на рекламных плакатах вербовщиков в действительности не было. Но дома для переселенцев были, в основном, в стадии завершения строительства. Прибывшим сразу выдали по два мешка муки (неслыханное богатство), трудоустроили. Местное население – буряты — оказались людьми доброжелательными и радушными, простыми в общении. Достаточно близкое сходство татарского и бурятского языков позволило переселенцам быстро преодолеть языковой барьер. Также во многом помогли найти общий язык с коренным населением земляки из Татарии, приехавшие в Большой Луг еще перед самой войной. Они разговаривали на бурятском, как на родном, да и соблюдали все обычаи и традиции бурятского народа. Кстати, никого уже не удивляет, что абсолютное большинство татар Бурятии одинаково хорошо владеет бурятским, татарским и русским. В некоторых татарских семьях даже общаются на бурятском, отмечают бурятские народные праздники и участвуют в буддийских молебнах. О своих родных могу сказать, что мой отец, Фарфутдинов Тагир Хазитович, знал в совершенстве бурятский и монгольский языки, мама довольно сносно владеет бурятским, ваш покорный слуга тоже может обойтись в бурятском​ и монгольском обществе без переводчика.

Однако, мне часто друзья из Татарстана делают замечание, что я говорю на родном языке с … русским акцентом. Например, вместо «щ» я употребляю звук «ч». Но так разговаривал и мой отец-мишарин, так разговаривает и моя мама-кряшен…

​Итак, в Большом Луге моя бабушка стала работать в колхозном огороде, мама — дояркой, прицепщицей на сеялке во время посевной, ее сестра Александра –на разных работах, Мария училась в школе. Им была выделена корова, поселили в новом доме. В общем, жизнь постепенно входила в нормальное русло. «В Бурят-Монголии мы впервые после войны наелись хлеба!», вспоминает мама. ​ Приехавшие с ними в одном составе земляки тоже активно обживали новую малую родину.

​Среди них был Мингас Фасхутдинов, участник Великой Отечественной войны, вскоре был назначен заведующим молочнотоварной, а потом и свинотоварной фермы, и за отличную работу был награжден высшей наградой СССР — орденом Ленина. Его супруга – Марьям Гиниятовна- бригадир овощеводов -заслужила орден Трудового Красного Знамени. Как и Анастасия Антоновна Мелентьева, мамина подруга-однокласница, кряшен, многодетная мать, всю жизнь проработавшая телятницей.

Моя мать Никифорова Анастасия Семеновна в 1955 году в Большом Луге познакомилась с строителем Фарфутдиновым​ Тагиром Хазитовичем. Он родился в бурятском улусе Субуктуй в 1928 году. Его отец и мать (мои дедушка и бабушка) оказались в Бурятии в годы Гражданской войны, придя сюда в составе Красной Армии для установления Советской власти. Вскоре после первой встречи мои родители поженились и переехали в село Усть-Кяхта, где 31 августа 1956 года у них появился первенец, то бишь я — Фарфутдинов Александр Тагирович.

​Потом в нашей семье еще родились дети: 5 апреля 1958 года — Валерий, 18 мая1959 года — Николай, 27 июля 1963 года — Татьяна и 9 августа 1969 года –Сергей.

​ Бабушка наша Анна Даниловна Тимофеева прожила 94 года, ни разу не была на приеме у врачей и скончалась, я бы сказал, с достоинством: накануне помылась (сама!) в бане, а ночью ей стало плохо и она тихо умерла, отчетливо произнеся, что у нас у всех все будет хорошо.

​ Наш отец всю жизнь проработал совхозным строителем, мама- уборщицей в совхозной конторе, всегда они имели хорошее личное подворье. Простые труженики, наши родители сумели дать всем детям образование. Я окончил исторический факультет Бурятского педагогического института, 45 лет работаю журналистом, Валерий — геолог- радиофизик, брат Николай окончил мореходное училище, но тяжело заболел и умер 31 год назад, Татьяна- медсестра высшей категории, Сергей- военнослужащий.

​Бурятия – наша любимая родина, и каждый татарин, живущий под синим небом республики за Байкалом, всем сердцем и душой принимает слова из величественного Гимна «таежной, озерной и степной»:

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ С тобой, земля, мы слиты воедино,

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ Моею стала и твоя судьба,

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ Поклон тебе от сердца, край родимый,

​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ ​ Любимая Бурятия моя!​

Александр Фарфутдинов, Заслуженный работник культуры Республики Бурятия, кавалер Почетных знаков Союза журналистов России «Честь. Достоинство. Профессионализм» и «За заслуги перед профессиональным сообществом».

​